Дети

 Насилие над детьми в семье

 «Как в России бьют детей

Текст: Мила Дубровина

  Детей в России защищают со рвением и от всего: от педофилов, от геев, каждое слово и жест которых — пропаганда, от крамолы в литературе и в кино, от табачного дыма, от интернета. Все делается теперь во имя детей. Но главная угроза для них исходит не из внешнего мира, а из семьи. По данным правозащитного движения "Сопротивление", 77% детей, переживших насилие, пострадали от своих родителей, 11% — от родственников и лишь 10% — от посторонних людей.

 "Я сейчас сама свою, дочь (4 года) по голой попе ремнем как следует раз 25 — и в угол. Стоит вот уже минут 30 и будет стоять, пока я ней не разрешу выйти. Зато теперь будет как ангел дней 5, а потом повторим, я или муж. Вика".

  "Я тоже наказываю свою дочь ремнем, помогает сильно, раз-два в неделю по голой попе — и ребенок как шелковый, иногда нужно только его показать. Но правильно ли это? Напишите, как вы поступаете. Моей дочери 3,2 года. Ксения".

  В рунете несложно найти форумы, на которых родители обсуждают, чем и как правильнее бить детей и как сделать так, чтобы на теле ребенка не оставалось следов. На других форумах люди, пережившие насилие в детстве, признаются друг другу, что не смогли бы жить без побоев — и на собственном примере рекламируют такой способ воспитания.

  "Меня мама не порола, но воспитывала. Брала трусы и лифчик на 2 размера меньше, надевала и туда много-много крапивы. После этого я качала пресс 50 раз, затем меня привязывали к кровати. Каждые 2 часа мне меняли крапиву, и все повторялось. И так весь день".

  "Отец с дедом пороли меня до 16 лет. Примерно раз в месяц за самое что ни на есть вопиющее. И знаете, шло на пользу. Двойки исправлялись, поведение исправлялось. Когда однажды "под градусом" и со смачным засосом на шее я заявилась под утро, отец так высек меня по голой заднице ореховым прутом, что в нескольких местах кожа разошлась. На этих местах у меня до сих пор небольшие шрамы остались. И что вы думаете? Замуж я вышла девственницей и ни разу в жизни в рот сигарету не взяла. И школу хорошо окончила, и институт. А сейчас двух девочек воспитываю, 9 и 13 лет. За пустяки, конечно, не наказываю, но за вопиющее поведение, за хамство и упорство иногда хлещу ремнем, как и меня когда-то отец. После этого мои крошки ходят как шелковые. Главное — знать меру. Не превращать наказание в истязание. И не бить рукой, потому что рука у меня, например, тяжелая. И если, не дай бог, попаду по пояснице, то и почки могу отбить, а вот прутиком или ремешком — в самый раз".

  Обычно о том, что ребенка бьют, в его окружении знают многие — и почти все относятся к этому спокойно. Психологи говорят, что дети в семьях страдают зачастую от нескольких форм насилия: физического (родители могут избить "в сердцах", в состоянии аффекта, а могут устраивать регулярно-профилактические "порки по субботам"), эмоционального (угрозы, оскорбления, подавление личности). При этом особенно опасны для детской психики не пьяные побои, а систематические, спланированные, хладнокровные наказания, когда родители выстраивают с ребенком такую систему отношений, в которой физическое воздействие кажется естественным и обязательным даже ему самому.

  Психолог, психотерапевт, кандидат педагогических наук и один из авторов программы "Жизненные навыки. Уроки психологии для детей и подростков" Дарья Рязанова знает, что многих современных родителей самих били в детстве:

 "Очень большую часть — примерно одну треть — людей, которым сейчас 30-40-50 лет, в детстве били. Случается, что человек осознал и принял решение с собственными детьми так не делать, но чаще всего такие люди все равно переносят все на своих детей, потому что не знают, как с ними по-другому обращаться".

  Рязанова считает, что собрать реальную статистику по насилию в отношении детей в настоящее время невозможно:

 "Традиция применять к детям физические наказания существует уже много веков, но именно сейчас, благодаря средствам массовой информации, формируется первое поколение родителей, которые считают, что бить детей как-то нехорошо (не нельзя, а именно нехорошо), поэтому многие этого стыдятся и не говорят об этом. Но то, что у нас есть традиция детей бить, — это однозначно".

  Выявить домашнее насилие по отношению к детям сложно еще и потому, что многие считают такое поведение нормой, утверждает психолог:

 "Был у нас один случай в кружке психологическом: мама при других детях звала-звала девочку 8-9 лет, а девочка не выходила, была увлечена игрой. Тогда мама подбежала, схватила ее за хвост на голове и за него выволокла ее к себе. Психологи были в шоке, дети испугались. А мама явно не считала, что сделала что-то плохое".

  Подтвердить эти слова несложно. Среди 30-летних легко находятся люди, готовые рассказать о том, что с ними происходило в детстве.

 Светлана (имя изменено), 33 года, филолог, литературовед:

  "Это происходило до того момента, когда я ушла из дома. Мне было почти 18 лет. Когда началось — сказать не могу, это было всегда, сколько я себя помню. С пяти лет помню совершенно отчетливо — тогда родители переехали со мной и сестрой в отдельную квартиру и перестали сдерживаться. У моих родителей среднее образование, отец не смог поступить на биофак МГУ и всю жизнь работал руками, хотя был очень начитанным и эрудированным человеком. Между собой родители дрались всегда, особенно когда выпивали. Нас с сестрой могли и не трогать, но мы всегда пытались защитить маму. Отец мог избить ее и ногами, но обычно ему хватало просто швырнуть ее, чтобы об стенку шмякнулась и больше не вякала. Несколько ярких моментов запомнились мне больше всего: однажды отец кинул мою младшую сестру через всю комнату. Она росла слабой и болезненной, ей много было не надо, она ударилась всем телом о мебельный гарнитур. Переломов у нее тогда не было, а если и было сотрясение мозга, то мы уже об этом не узнаем — в больницу ее не повели. Мы тогда даже не считали такое обращение с нами чем-то из ряда вон выходящим, думали, что это нормально. Ну да, побили в очередной раз, мы поплакали, позлились — прошло. Если отец вставал на следующее утро и не демонстрировал агрессии, можно было дальше жить. А вообще, его дети раздражали бесконечно. Он предпочитал не разговаривать с нами, а физически пресекать любое нарушение дисциплины. Измазался кашей — получи ложкой в лоб. Позже то же самое: пришел с улицы после 9 вечера — будешь побит. Друзей домой приглашать было тоже нельзя, смотреть телевизор без спроса, даже разговаривать по домашнему телефону — отца это раздражало, и он просто выдергивал телефонный провод. Сейчас я понимаю, что отца раздражали любые проявления личности: желания, интересы, круг общения. Если бы все мы — я, мама, сестра — сидели молча в углу целыми днями, то все было бы хорошо. О любви к нам речи не шло никогда, только о пьяном умилении, но даже эти крохи внимания были нам очень ценны".

  Социолог, психолог, руководитель общественно-политического центра Горбачев-фонда Ольга Здравомыслова говорит, что вариантов, по которому может пойти развитие личности, пережившей в детстве насилие, несколько:

 "Пережитое чувство беззащитности перед властью (родительской, учительской, потом милиционера — дальше можно разное выстраивать) должно быть человеком потом как-то переосмыслено. После того, как он это пережил, он должен как-то отнестись к себе самому — к человеку, которого только что топтали. Его не убили физически, но психически к этому почти подвели. И дальше он должен к этой ситуации адаптироваться.

 Если ребенка в детстве били и унижали, он может превзойти своего обидчика и стать садистом. Бывает и другая реакция — когда человек становится забитым и абсолютно неспособным вообще что-то делать. Есть сильные натуры, бунтующие, которые от насилия становятся только крепче и, наоборот, учатся защищать себя и других. Последних, правда, очень мало, потому что для этого требуются особые душевные качества и благоприятные обстоятельства. Когда, например, наряду с фигурой, проявляющей насилие, есть и другой родитель, с которым можно идентифицироваться, когда есть защита с его стороны".

  Дарья Рязанова считает, что у подростка, пережившего насилие, жизненных сценариев всего два:

 "Ребенок либо вырастает подавленным, либо бунтует — в переходном возрасте убегает из дома, связывается с дурными компаниями, потому что там его хотя бы немного понимают, внимательны хотя бы к каким-то его желаниям и чувствам".

  Многие почему-то уверены, что насилие в семье — явление классовое. На самом деле мучить детей могут не только деревенские забулдыги, но и вполне обеспеченные, образованные жители больших городов.

 Наталья (имя изменено), 28 лет, преподаватель:

  "Внешне моя семья могла показаться абсолютно благополучной. В доме никогда не было алкоголя, никто из родителей даже не курил. Много книг, всегда порядок. Родители — с высшим образованием, типичные советские интеллигенты. При этом мать всегда была готова устроить скандал отцу, а большинство конфликтов со мной в его отсутствие разрешалось физическим способом. Сейчас я уже не могу вспомнить точно, сколько раз в неделю она меня била — два, три, пять. Кажется, в этом была вся суть наших отношений. Если я делала что-то не так, она меня била — ремнем, кулаками, какими-то проводами, могла запустить тарелкой или чашкой, вцепиться в волосы, расцарапать лицо и руки ногтями. Хорошо запомнился эпизод: мне 4 или 5 лет, я зачем-то полезла в секретер и случайно сломала в замке ключ. Отец был в отъезде. Мать ругала и била меня несколько часов, потом поставила в угол и била каждый раз, проходя мимо меня. Говорила, что отца не будет еще долго, и к тому времени, как он приедет, она убьет меня совсем. Я помню, что очень испугалась.

  Если отец видел следы у меня на руках, он просил ее больше так не делать, а по-настоящему ссорился с ней, только если она оставляла следы на лице. Мне нравилось, что отец меня защищал. Однажды, после того, как мать снова меня избила, я довела отца до того, что он ее ударил. В этот момент я была хоть и напугана, но счастлива.

  К физическим расправам привыкаешь, они становятся частью обыденной жизни, повседневности. Я знала, что некоторых из моих одноклассниц могут отшлепать, влепить затрещину — такие меры я считала слишком щадящими, их родители казались мне попросту ненастоящими.

  Тяжелее всего адаптироваться к постоянным упрекам, словам о том, что тебе вообще лучше было не рождаться на свет. Мне не давала покоя мысль, что другие дети ничем не лучше меня — хуже учатся, меньше читают — но их почему-то любят просто так, а меня только дрессируют. Однажды у наших соседей по даче случилось несчастье: семилетний мальчик провалился в выгребную яму, захлебнулся и умер. После этого мать, разозлившись на меня в очередной раз, сказала: "Вот, у людей дети умирают, а ты все живешь и живешь!" Я тогда из-за своей живучести долго переживала, но утопиться так и не решилась.

  Жаловаться кому-то, кроме отца, мне не приходило в голову. Я помню, что матери несколько раз даже на улице делали замечания посторонние люди, но почему-то за то, что делает она, мне тоже было стыдно. Это было как будто наше общее дело, в какой-то степени я была соучастницей: помогала ей скрывать следы, врала про их происхождение учителям, друзьям, их родителям и часто даже отцу. А в периоды перемирия вместе с матерью смеялась над шутками про тумаки.

  Из дома я ушла очень рано и со скандалом, сейчас мы с матерью общаемся периодически. О том, что происходило, вспоминали всего несколько раз, причем по ее инициативе. Она просила прощения и говорила, что все это было ради меня — чтобы сделать из меня человека".

  Все, кто подобно Наталье и ее матери заводит этот разговор, задаются вопросом: а что считать насилием? Где черта, переходя которую ответственный и строгий родитель превращается в чудовище? Ольга Здравомыслова говорит, что насилие — в отличие от простого конфликта или ссоры — это нарушение границ личности, приводящее к травме, которую человек несет в себе в дальнейшем.

 "Мы проводили исследование как раз по насилию в отношении детей, опрашивали учителей. Один рассказал такую историю. Есть девочка, мать ее регулярно бьет за отметки, хочет, чтоб она была отличницей. Руки ей связывает, девочка приходит с синяками. Когда матери говорят, что не надо этого делать, она возражает, мол, я же ее люблю. И учитель мне тоже начинает объяснять, что это, конечно, нехорошо, но мать же ее действительно любит. Даже учителя не могут определить границы насилия и отличить родительскую любовь от комплекса власти, которая не может себя сдерживать".

  В ситуации насилия над личностью ребенок выживает только благодаря тому, что считает все происходящее с ним нормой, утверждают психологи. Здесь принято приводить исторический пример: известно, что дети, выросшие в концлагерях, верили, что все происходившее с ними там — в порядке вещей; после освобождения у них случался шок.

  Современные дети обычно перестают считать домашнее насилие нормой, когда попадают в школу и узнают, что может быть по-другому — выясняется, что их одноклассников дома не бьют. Психолог Дарья Рязанова считает, что именно тогда в жизни ребенка начинается самый сложный период:

 "По разным исследованиям, где-то до 9 лет у ребенка в подсознании записано, что без родителей выжить он не может. И даже если он осознает, что с ним происходит, что он в беде, он не может уйти из семьи, потому что без родителей он умрет — это вопрос выживания. Поэтому обычно ребенок принимает любые требования, хотя внутренне с родителями не согласен. Конечно, скандалы случаются, но в целом ребенку приходится сотрудничать с теми, кто применяет к нему насилие".

  Что делать взрослому человеку, который в детстве пережил домашнее насилие? На этот вопрос психологи единодушно отвечают: проходить курс психотерапии. Все зависит от тяжести случая, но прогнозы в целом положительные.

  А вот на вопрос, что сейчас делать детям, переживающим насилие в семье, никто не дает хоть сколько-нибудь внятного ответа.

  Дарья Рязанова говорит, что ребенок, переживающий насилие в семье, попадает в замкнутый круг. Органы опеки скоры на расправу: по любому сообщению о побоях его могут легко забрать из семьи и отправить в учреждение, где ребенка будут бить, возможно, даже сильнее. При этом со случаями психологического насилия опека вообще никак не разбирается, хотя оно нередко страшнее физического. Оскорбления, диктат, подавление личности, игнорирование мнения ребенка, обман, унизительные сравнения с другими — более способными, послушными, спортивными и т. д. — детьми в России жестокостью не считаются.

  Большинство специалистов уверены, что быстрых путей решения проблемы насилия в российских семьях не существует. Единственный, не быстрый, но действенный способ его преодолеть — это профилактика.

  Дарья Рязанова говорит, что специальная программа для детей "Жизненные навыки", которая рассказывает ребенку, что может с ним происходить и как ему к этому относиться, Минобру кажется необязательной.

 "Ценность психологии и психического здоровья пока не признается на государственном уровне, государство не заинтересовано в том, чтобы ребенок понимал, когда он является жертвой и что ему в таком случае делать. Во всех развивающихся странах такие программы обязательны. После родного языка они на втором месте".

  Осуществлять профилактику насилия в российских школах не просто не хотят, но и запрещают законодательно. 1 сентября 2012 года вступил в силу закон "О защите детей от вредной информации". Согласно этому закону, к информации, распространение которой среди детей определенных возрастных категорий ограничено, относится информация, "представляемая в виде изображения или описания жестокости, физического и (или) психического насилия, преступления или иного антиобщественного действия... в виде изображения или описания половых отношений".

  И хотя ни одного случая привлечения к ответственности за информирование детей о насилии еще не зафиксировано, закон фактически запрещает рассказывать и показывать ребенку, каким оно бывает — то есть по сути, делает спасительную профилактику невозможной.»

Автор обзора А.Иванова. При копировании материала обязательна ссылка на первоисточник http://publicpost.ru, автора статьи Милу Дубровину, автора обзора А.Иванову и сайт http:mirdomu.ucoz.com.